Как найти аметист на урале

Урал обладает одним из самых богатых в мире запасов драгоценных камней. Его самоцветная полоса, в которой залегает множество камней, имеет богатую историю освоения и таит огромный потенциал для будущего развития. Именно здесь добывают один из самых благородных видов аметиста, отличающийся насыщенной бордово-фиолетовой окраской. 

Мурзинка — кладезь драгоценных камней 

“Мурзинка”  — обозначение самоцветной полосы, длина которой составляет 75 километров (согласно А.Е. Ферсману). Она расположилась по восточному склону Уральских гор и уже ни один век привлекает охотников за сокровищами.

Кстати говоря, существует и село Мурзинское, которое находится на расстоянии от Екатеринбурга примерно в 120 километров, около притоков Иртыша — на Нейве. 

А.Е. Ферсман, советский минералог, в своей книге “Занимательная минералогия” цитирует уральского горщика: “Всё в Мурзинке есть, а если чего нет, то, значит, ещё не дорылись”. Действительно, это место наряду с афганским Бадахшаном обладает огромным разнообразием самоцветов. Здесь находят топазы, сапфиры, рубины, турмалины, изумруды и, конечно, аметисты.

Однако первые уральские аметисты были найдены в XVIII веке в Адуйских копях, расположенных в окрестностях реки Адуй, когда старатели обнаружили огромные аметистовые друзы, вес которых измерялся десятками килограмм. Вместе с фиолетовыми камнями на свет вышли полевой шпат, аквамарины и бериллы. Но позднее Мурзинка явила миру сразу две аметистовых копи — Тальян и Ватиху, последняя стала самым крупным местом добычи фиолетово-красного кварца на Урале.

Напомним, что аметист является фиолетовой разновидностью кварца. Этот камень может иметь несколько различных дополнительных тонов, но самым ценным считается тёмно-красный, который позволяет отнести камень к сорту Deep Siberian с самой потрясающей окраской кристаллов.

Рождение Уральских аметистов

Как же образовывались красивейшие уральские самоцветы? 

В среде геологов и минералогов мурзинские земли называются пегматитовыми полями — к ним относятся все уральские месторождения самоцветов, открытые с XVII по XXI века. Пегматиты — это продукт кристаллизации магм, то есть раскаленных расплавов вроде магмы вулкана, в процессе их застывания образовывались магматические горные породы и драгоценные камни.

При застывании магм внутри них образовывались пустоты. Из более горячих недр в эти пустоты испарялись различные газы и пары, которые медленно оседали вдоль стенок полостей и трещин. При кристаллизации испарений появлялись причудливые формы драгоценных минералов. В Мурзинке одна из таких форм — аметистовые жеоды, залегающие в описанных пустотах. Эти пустоты добытчики называют “занорышами”.

История добычи уральских аметистов

После первого найденного аметиста на Урале в 1768 году начала зарождаться мода на непревзойденные экземпляры этих земель. Постепенно слава о них дошла и до Европы, например, в Париже красно-фиолетовые камни из России оценивались в сотни рублей серебром.

Добыча аметистов на Урале стала стремительно развиваться, снабжая исключительными камнями весь мир. В XVIII веке в Мурзинку была организована экспедиция, которой руководил Яков Данненберг — благодаря ему была запущена камнеобрабатывающая фабрика в Екатеринбурге. Император послал Данненберга, чтобы проверить, “как сии сокровенные каменья служат к пользе государства”.

В экспедиции участвовали итальянские эксперты по камням — братья Тартори и братья Жан-Батист. По их методике в Мурзинке начали разрабатывать новые месторождения и организовали обучение местных жителей технологиям добычи. Именно так было открыто Тальянское месторождение. Найденные самоцветы в таких шахтах уральцы называли “тальяшками” (производное от “итальянцы”).

   Окрестности Тальянских месторождений

Позднее добычу аметиста в Мурзинке преследовали то взлеты, то падения. В начале XX века разработка месторождений начала окончательно угасать. Но старатели сохраняли свой энтузиазм. Вот как описывает их деятельность писатель и камнерез Денисов-Уральский: “Жгучее чувство неизвестности, как азарт, который испытывают игроки или охотники, увидевшие своего верного пса делающим стойку, захватывает старателя, натолкнувшегося на жилу, которая, по его приметам, обещает гнездо аметистов. От волнения захватывает дух. Лихорадочно трясущимися руками откалывает он куски породы, ожидая каждую минуту увидеть дорогой кристалл. Для этого стоит рискнуть!”

Новый виток развития уральских месторождений был в период СССР. Однако шахты Ватихи простаивают с 1987 года, но и сейчас эти земли хранят огромное количество уникальных экземпляров.

Сегодня популярностью пользуются месторождения драгоценных камней близ деревень Липовка и Шайтанка. В 1997 году была открыта копь Халявка, когда под упавшей березой неожиданно нашли аметисты. Сюда приводят туристов, чтобы те могли попытать счастье и своими глазами увидеть богатства Урала.

   Копь Халявка

Свойства уральских аметистов

Конкурировать в красоте и совершенстве с уральскими аметистами могут только бразильские экземпляры. Камни из других уголков планеты, как правило, склонны терять насыщенность и яркость цвета при искусственном освещении. Даже кристаллы из бразилии часто становятся сероватыми.

Уральские кристаллы имеют выраженный красный подтон — это экземпляры Deep Siberian. Он сверкает множеством переливов, но никогда не теряет своей яркости.

Множество аметистов, добытых на Урале, можно увидеть своими глазами в геологическом музее Уральского государственного горного университета. Он был открыт в 1937 году и сегодня насчитывает около 40 000 геологических образцов и экспонатов.

   Часть экспозиции музея

Изделия из уральских аметистов

Первозданная красота уральских камней вдохновляет ювелиров на создание самых неординарных украшений, уральский аметист — не исключение. Мы уверены, что красота этих самоцветов побудит к творчеству и Вас. Ювелирный дом Maxim Demidov обладает уникальной коллекцией уральских аметистов, которые могут оказаться в Вашей шкатулке. Данные камни не представлены в каталоге, но Вы можете заказать с ними украшения по индивидуальному дизайну.

Закажите украшения по Вашему уникальному эскизу

Почувствуйте себя ювелиром, оформив заказ на изделие с Вашим почерком. Это может быть подарок для Вас самих или Ваших близких, который гарантированно станет уникальным. Мастера Maxim Demidov помогут воплотить мечту в жизнь и передавать её из поколения в поколение. 

Узнать подробнее

Описываемые ниже события имели место почти 19 лет назад, во время нашего автомобильного путешествия по Южному Уралу.

В мае 1999 года мы отправились посмотреть на месторождение аметистов, известное как «Копь Тальян»:

Месторождение расположено в 1 км к северо-востоку от села Мурзинка, на склоне горы Тальян.

Дорога на Тальян причудливо извивается среди леса, временами ныряя в неглубокие овраги. Грязи на дороге немного, она неплохо накатана, но попадаются ямки и корни деревьев, поэтому приходится соблюдать осторожность. Через некоторое время дорога выходит на окраину леса и идет по самому его краю. Подъезжаем к деревне Мурзинка, возле которой, по описаниям из книжек, и находятся аметистовые копи.

Едущий впереди Олег то и дело сворачивает с дороги прямо в поле и, поднимая тучи пыли, мчится к заинтересовавшему его месту. Подъехав поближе и убедившись, что это не то, разворачиваемся и мчимся по полям дальше. Наконец, с третьего или четвертого раза, подъезжаем к опушке леса и практически около первых же деревьев видим свежие шурфы. Нашли!

Выходим на разведку. Посреди соснового леса видим множество ям, как довольно свежих (вынутый грунт еще не оплыл от дождей) так и весьма почтенного возраста (отвалы заросли сосняком разного калибра).
Также сильно варьируются форма, размеры и глубина «закопушек». Ближе к опушке леса ямы огромного размера и очень старые — местные называют их «дедовские», на их отвалах растут сосны с руку толщиной и толще, а на дне камни поросли мхом.

Движемся вглубь леса и набредаем на большое количество свежевырытых ям и шурфов.
В самой середине этого безобразия — бревенчатый стол, пара скамей.
На сосне, на высоте метров 3.5 — 4 прибита табличка — «Копь Халявка 1997».

Копь «Халявка».

Пытаемся посмотреть, что же там искали неизвестные старатели, забираясь в самые обширные и глубокие ямы.

Увы — ничего достойного внимания не находим — то ли не там ищем, то ли не знаем, как должно выглядеть то, что ищем, то ли «все уже украдено до нас…» (с)

Основательно осмотрев «Халявку», возвращаемся по направлению к машинам. По пути Дядя Миша обнаруживает бурундука, которого долго выслеживает с видеокамерой, видимо пытаясь взять у него интервью.

Как обычно, стараясь не шуметь в лесу, движемся дальше. Почти у границы леса Олег вдруг делает нам знак, что он что-то заметил.

Подходим ближе и видим чью-то стоянку — еще дымящийся костер, вокруг разложена посуда, снаряжение, на «козлах» дощатый стол.
Хозяев не видно.

Неподалеку обнаруживаем большую «дедовскую» яму, на дне которой свежая куча глины. Посередине ямы — свежесрубленные стволы сосен, собранные в подобие настила над уходящей вглубь шахтой с коромыслом импровизированного подъемника.

В шахту уходит лестница из сосновых жердей.

Из дыры шахты доносится мерный стук молотков.

— Интересно было бы поговорить с мужиками — говорит Олег.

— Эй, есть там кто-нибудь?! — кричит Дядя Миша в дыру — мы хотели бы покалякать с вами …

Из дыры раздаются невнятные звуки, на дне появляется пар, затем на дно шахты вылезает старатель.

Знакомимся.
Старателя зовут Паша, его напарника, который так и не покинул шахты — оттуда доносится мерный стук молотка — Федор.

Они из Екатеринбурга, старательством промышляют уже несколько лет. Рассказываем, откуда мы, о своем интересе к камням. Паша оказался весьма общительным человеком, рассказал много интересного о себе, камнях, их добыче и обработке.

Паша с Федором на Тальяне в этом году уже второй раз — приезжали зимой разрабатывать эту «дедовскую дудку» и жили практически под землей.

Именно здесь Паша рассчитывает, как он говорит, «взять», аметисты какого-то легендарного цвета.

В 1997 году Паша с Федором обнаружили новую жилу неподалеку отсюда. Жила залегала неглубоко, и Паша назвал ее «Халявка».

— Тогда мы прилично взяли, но цвет был не тот — сетует Паша — местные старатели говорят, что тот цвет, за которым я давно охочусь — только в этой жиле, но она здесь залегает глубоко, вот мы и копаем в «дедовской» шахте.

— А в этот раз нашли что-нибудь? — спрашивает Дядя Миша.

— Нет, в этот раз мы уже вторую неделю долбим гранито-гнейсы, признаки есть, аметисты должны быть, но пока ничего не взяли — отвечает Паша.
Он рассказывает, по каким признакам он определяет перспективность жилы, в каком месте могут быть «занорыши» с аметистами, как залегает жила.
Олег проявляет ко всему этому живейший интерес, и Паша приглашает его посмотреть на процесс «старательства» в саму «дудку».

Я приношу из машины «костюм космонавта» — болоньевый спортивный костюм, который вожу с собой для самых грязных работ — вроде залезть под машину.

Олег облачается в него, берет видеокамеру, и они с Пашей скрываются в недрах «дудки». Мы снаружи только слышим их голоса, затем пропадают и они.

Минут через 10 Олег появляется из дыры и медленно карабкается наверх.

— Ну как ? — спрашиваем мы его.

— Вообще !!! — только и может вымолвить он
— У них там лед на стенках, от дыхания пар идет, можно передвигаться только на четвереньках, с потолка капает, а внизу шахта вообще залита водой. Тот штрек, который разрабатывают Паша с Федором, настолько узкий, что Федор работает там полулежа на сырых холодных камнях. Молотком он загоняет стальные клинья в щели породы и откалывает кусочки камня.

Появляется Паша.

— Пора бы обед готовить — говорит он.

Спросив, не будут ли Паша с Федором против совместной трапезы и получив согласие, подгоняем машины поближе к стоянке, приносим свои припасы и начинаем готовку на туристических газовых горелках.

Паша готовит на костре гречневую кашу.

Увидев, чем мы питаемся, Паша был искренне удивлен.

От недостатка времени Паша с Федором ведут жизнь аскетов — пьют воду, которую вытапливают из снега со дна шахты, едят практически одну гречку и вермишель, с посудой у них также напряг — мыть её практически нечем, за водой ходить в деревню у них времени нет — в общем, настоящие индейцы.
Хлеба у них тоже нет — одни сухари.

Наши супы быстрого приготовления (с креветкой) выглядят здесь ресторанной роскошью. Делимся с ними супами и дарим бутылку нашей самарской питьевой воды «Дворцовая».

Подарок их обрадовал — пьют они исключительно горячую (некогда ждать, пока остынет) талую снеговую воду.

Во время совместного обеда Паша рассказывает, что они приезжали на Тальян этой зимой и две недели жили практически под землей.

— Там теплее — объясняет Паша.

— Зимой мы хоть немного взяли аметистов, а сейчас — просто не везет. Наверное, нужно уезжать — сетует он.

Ребята работают на одном из предприятий Екатеринбурга, подрабатывают огранкой камней, которые сами же и добывают.

Суровый быт старателей и условия, в которых они работают, поразили даже нас, казалось бы, особенно не избалованных излишествами цивилизации и привыкших к условиям походной жизни.

Посчитав, что программа ознакомления с процессом добычи аметистов успешно завершена, решаем поздно вечером уезжать. Предлагаем подвезти Пашу с Федором до Екатеринбурга, так как нам по пути.

Посовещавшись и решив, что оставаться дальше бессмысленно, они соглашаются.

Часть своих вещей — палатку, старательский инструмент и т.д. — Паша с Федором обычно оставляют, зарывая до следующего приезда в одном из неудачных пробных шурфов.

Темнеет. Помогаем им собрать вещи и, вооружившись фонарями, перенести их к «схрону».

Паша просит нас, пока они собирают личные вещи, развалить бревенчатый настил и подъемник над шахтой, чтоб не указывать другим на место их работы.

Что-что, а развалить мы с охотой соглашаемся и с энтузиазмом принимаемся за дело. Настил сбит тремя гвоздями и разваливается с неожиданной легкостью. Не обходится и без потерь — Дядя Миша неудачно бросает бревно на ветку, которая, спружинив, хлестанула его по лицу, смахнув контактную линзу.
Вчетвером, вооружившись фонарями, около получаса пытаемся найти линзу в прошлогодней листве. Наконец, убедившись в безрезультатности поисков, сворачиваем поисковые работы.
Из трех водителей остается двое — я и Олег. Дядя Миша теперь может вести машину только днем при хорошей освещенности.

К половине двенадцатого ночи все собрались. Пашу и Федора решаем посадить в «десятку», себе в «девяностодевятую» забираем их багаж и часть вещей из салона «десятки». Чтобы уместить у себя все это, складываем заднее сиденье и превращаемся в «пикап».

Около полуночи покидаем Тальян, направляясь в Екатеринбург.

Ночной переезд по лесу имеет свои особенности. Дорога, по которой проезжал днем, в свете фар выглядит совсем иначе — неглубокие ямки при настильном освещении выглядят глубокими, кроме обочины, ничего не видно — в общем, не скучно.

Со скоростью 40 — 50 км/ч проезжаем грунтовый участок дороги и, наконец, выезжаем на асфальт.

Ориентир, как всегда — габаритные огни «десятки» Олега впереди. Олег аккуратно предупреждает о возникших впереди препятствиях то миганием стоп-сигналов, то «поворотниками».

Разгоняемся до крейсерской скорости — 110 -120 км/ч, и серая лента шоссе все бежит и бежит под колеса наших машин. Наступает глубокая ночь, машин на дороге практически нет, поэтому Олег может спокойно ехать с дальним светом фар. Нам же, чтобы не слепить его, приходится довольствоваться ближним, и условные сигналы, подаваемые Олегом, очень помогают. Думаю, что не лишней была бы пара «walkie-talkie» для радиосвязи между машинами, поскольку карта есть только у Олега, а мы идем «по приборам» — ориентируемся по габаритным огням его машины. Но, как говорится, «за неимением лучшего имеем … что имеем».

Подъезжаем к Пашиному дому.
Олег с Дядей Мишей идут помочь Паше с Федором донести вещи, мы с Андрюхой остаемся сторожить авто. Пятый час утра, накрапывает мелкий дождь. Минут через 20 возвращаются Олег с Дядей Мишей в сопровождении Федора и Паши. Тепло прощаемся. На прощание Паша подарил каждому по аметисту из добытых им на Тальяне ранее.

Вот они, аметисты Тальяна!

Признаться, до посещения уральских копей мне, как и многим, наверное, казалось, что самоцветы на Урале просто валяются под ногами, только нагнись да подбери, а оно вона как, оказывается…

P.S.
Все иллюстрации — скриншоты с VHS-видео, сделанные мной «по горячим следам» путешествия еще в 1999-м году, потому за качество и размер картинок не обессудьте — техника была та еще ;).
Текст тоже в основном был написан тогда же, добавлена только моя редакторская правка и незначительные вставки

Прочитав про мурзинские копи, я первым делом подумал: «О, там еще и аметисты есть?!» Потом понял, что перепутал Мурзинки, приняв ту, дальнюю, драгоценную за свою, родную, близ Новоуральска, на которую в школьный поход нас водил мой отец. Там тоже есть карьер, в нем добывали оптический кварц, и мы, пятиклассники, находили в отвалах «хрустальные щетки», приносили домой, чистили кислотой и дарили маме. На последней встрече одноклассников мы вспоминали этот поход, и я спросил седеющих пацанов, что с карьером. Они сказали, что зарос кустами, по весне там болото и вообще какой-то он стал мелкий или мы сильно выросли.

Недавно отец приехал ко мне на пару недель погостить и мы решили съездить в другую, самоцветную Мурзинку: прокатиться на хорошей машине и посмотреть на Седой Урал.

Карта кликабельна. Увеличивайте и смотрите, где расположены копи, музей, водопады, а также участки с ужасной дорогой. К слову, мурзинский карьер близ Новоуральска тоже обозначен. Всего поездка заняла около 12 часов.

Сразу скажу, дороги до Мурзинки две. Вторая — через Реж, по ней мы возвращались. Описывать путь особенного смысла нет. До своротки в Николо-Павловском трасса отличная, не знаю, зачем ее ругают, видимо, до Перми не ездили никогда. Потом тоже ничего, но вот после Петрокаменского начинается 20 километров ада. Все полотно разъезжено лесовозами, а на одном участке даже стоял экскаватор, сгружал, а потом заколачивал ковшом в огромные ямы здоровенные булыжники. Экспресс-ремонт. Обратно по настоянию местных поехали по деревням. Так, говорят, короче километров на 40. Это правда, но в скорости потеря существенная, к тому же Режевской тракт — это печальная колея с огромным количеством искусственных выбоин и «лежачих полицейских». Правда, по дороге, в Кайгородском, еще можно зарулить к заброшенному храму. Он на горе стоит.

Mitsubishi Outlander, что мы взяли в автоцентре «Независимость», немного плавнее и мягче моего Subaru Forester. Круто, что отключается полный привод. На переднем по трассе ест 8,7 л/100 км. На колдобинах и по бездорожью подключили 4х4, не трясло — качало, вывозил нормально, жрал 9,8 литра. Прокатились без проблем, спасибо, Артем.

Вторая заброшенная церковь стоит в самой Мурзинке. Точнее, она не используется по прямому назначению — в ней с советских времен организован краеведческий музей. Здание разделили горизонтальным перекрытием, сделали второй этаж и заставили пространство стеклянными витражами с драгоценными камнями, мамонтовыми костями и деревянными поделками. Музей очень атмосферный: уникальных экспонатов там особо нет, но зато экскурсовод — женщина, очень вдохновленная своим делом. Можно даже сказать, изголодавшаяся по зрителям и слушателям, одичавшая без постоянного потока туристических групп. Говорит подробно, много, интересно, и видно — очень торопится, чтобы успеть все рассказать, пока люди слушают. Внимание современного мультимедийного горожанина удержать сложно. У нее получается. Спасибо, кстати, Владимиру Дягилеву и его «Уральскому калейдоскопу», которые этим летом организовывали геологические экскурсии из Екатеринбурга в Мурзинку.

В музее мне запомнилась одна история и один экспонат. История о местном горщике, работнике одной из партий «Уралкварцсамоцветов», он в советские времена на шахте «Мокруша» откопал гигантский сросток топазов в 43,6 кг весом. Почистил его щеточкой, положил в рюкзак, сел на электричку и поехал сдавать его в главк. Пока ехал, милиция оцепила вокзал в Свердловске, людей выгнали, топаз приняли на месте и отправили сразу в Москву, в Гохран, а горщика — обратно домой на электричке. Выписали потом ему премию за то, что добыл «достояние республики».

Экспонат же, который меня впечатлил, называется «занорыш». Образно говоря, это геологическая колыбель, в которой рождались местные аметисты, топазы, турмалины, бериллы и прочие самоцветные камни, которые по сути являются производными кварца. Я постараюсь объяснить, как это случилось. Мурзинское месторождение сформировалось в эпоху Герцинской складчатости, 250–300 млн лет назад. Гранитная магма поднималась из глубин и застывала ближе к поверхности наподобие гигантских куполов. Застывала, разумеется, не сразу. Поверхность трескалась, разломы заполняла порода, богатая кремнеземами, ее периодически «газировали» вырывающиеся пары воды. Поверхность по структуре напоминала молочную пенку на капучино, в которую кое-где тонкой струйкой лили карамель и шоколадный сироп. Эти добавки образовали пегматитовые жилы, которые твердели от периферии к середине. После полного застывания в жилах оставались пустоты — «занорыши». Внутри были все условия для того, чтобы кристаллы могли расти и приобретать классическую форму «заточенного карандаша». К слову, занорыш, в котором Сергей Борщев нашел мегатопаз, был размером с лошадь, и в нем еще росли полуметровые кристаллы берилла.

С геологией пока покончено. Сразу оговорюсь, знания эти — не мои. Это весьма краткий пересказ геологической саги, что рассказал хранитель музея Ярослав Волос. Человек в камуфляже и с кайлом в левой руке с упоением рассказывал о камнях, которые он находил в этой земле. Он водил нас по отвалам, от штольни до штольни и буквально пел и был счастлив петь о том, что, кажется, его волнует больше всего на свете. «Камень — он как ребенок. Ты его откопал, он родился, значит, его надо поцеловать. Поэтому горщики облизывают каждый самоцвет, который находят», — говорил он. И акцент такой странный у него был — смесь уральского «оканья» и «каши в согласных» с малороссийской распевностью и мягким «гэканьем». Короче, тоже влюбленный в свое дело человек, каких сейчас мало делают.

Бродили мы с ним по копи Тальян. Это месторождение так назвали после того, как по указу Екатерины II сюда прибыли 30 работников Петергофской гранильной фабрики и два мастера — братья Жан-Батист и Валери Тортори из Флоренции. Самоцветы, найденные здесь, потом звали «тальяшками» в честь итальянцев.

Тальян — странное место. В лесу — овраги, отвалы бурой породы и с десяток шахт. Вертикальные ходы глубиной 10–15 метров, некоторые из них соединены горизонтальными шурфами. Разумеется, это не вековые постройки, им максимум 20 лет. Лезть туда совсем неохота.

Самая свежая здесь разработка — копь Халявка. Ее открыли в 1997 г. — повалившаяся береза открыла крупную аметистовую жилу. Драгоценные камни буквально запутались у нее в корнях. Больше десятка лет сюда ездят копать самоцветы свободно, без лицензии. Говорят, все стоящее уже нашли. Мы поковырялись в Халявке — порода мягкая, легко разбивается молотком, но кроме рассыпчатых булыжников кварцита и пары хрустальных щеток ничего не нашли.

Глядя на условия, в которых трудились горщики, сразу понимаешь: люди раньше были пожелезнее. Я вообще не представляю, что заставило бы меня каждый день залезать под землю и ковыряться в глине. И так десятки лет. Но Ильдар Иванович сказал, что это были азартные, счастливые люди: каждый день они просыпались с мыслью: «Сегодня мне точно повезет», — и шли испытывать удачу. У многих получалось. Говорят, самоцветы вывозили отсюда груженными под завязку телегами. Через Екатеринбург они шли дальше на запад, в Питер, а потом в Европу.

Были государевы копи, на которых работали крепостные и контрактники. Были и «хитники», вольные добытчики, люди вне закона. Они продавали камни скупщикам, прямо на месте или везли в Екатеринбург. Легендарным скупщиком здесь был некто Липин, глава уральской самоцветной мафии. Жил он где-то на нынешней улице Свердлова. Хитник обязан был показать свою добычу людям Липина — если они не покупали, то он мог предложить скупщикам помельче. Те обязательно спрашивали: «У липинских был?» (перекупить у них камень — смертельный риск). Куда шли камни с черного рынка — неизвестно, скорее всего, их легализовали столичные ювелиры, делали украшения и продавали по всему миру. В соседней с Мурзинкой деревне Южаково жила скупщица Самошиха, у нее были магазины в Лондоне и Париже. Продавала она там самоцветы, что брала на месте у хитников: за крупный — штоф, помельче — полштофа. После революции уехала она в Европу. Понятно, что горщики больших денег не наживали, многие пили сильно, на жизнь хватало и ладно.

Эти истории Ильдар Артемьев рассказывал уже за рюмкой коньяка на Южаковском водопаде. Здесь, на реке Амбарке, в 1970-х годах прорвало плотину и вода пошла в обход основного русла. Получилось красиво — перепад высот где-то метров 60, поток бодро прет по валунам ущелья меж классических уральских скал-блинчиков. Посидели там, поели каши, ноги помочили — вода нехолодная, чистая. Выше по течению есть пруд, чуть справа течет Нейва. Можно купаться, отдыхать, ставить палатки.

Место это от Тальяна в 15 минутах езды (я отметил его на карте, что в начале материала). Был там, кстати, участок, где можно «побуровить» на внедорожнике. Включил на «Аутлэндере» полный привод, помесил, даже не испачкался. До Екатеринбурга добрались за 2,5 часа, всего на поездку ушло часов 12. Классический маршрут выходного дня.

Фото автора

Началась эта история в 2006 году, с момента, когда я увидел аметисты, лежащие на столе возле Семёнинского кордона. Анатолий Ильин, бывший тогда государственным инспектором Режевского природно-минералогического заказника (РПМЗ), с гордостью поведал о необычной жиле с гигантскими кварцами, найденной возле копей Российско-Азиатского золотопромышленного товарищества. Заложив яму и поставив ворот Толя, вместе с сыновьями, взял там очень приличные образцы дымчатого аметиста, покрытые, к великому его сожалению, не смываемым налётом. Этот налёт портил камни, но на просвет угадывался и цвет, и их благородная адуйская порода.
Я немедленно провёл ревизию ям, но тогда все мои мысли были заняты предстоящим освоением жил Южного Урала и процесс «не запустился».
Потом были годы поисков и работ на Светлинском месторождении, Санарке и Борисовке, подготовка и старт интернет проекта Хита Урала и множество дел, которые я считал всегда более важными, чем копать известную точку.
Конечно, я бывал на Адуе каждый год: работал на копи Щель, бегал по местам былой славы, водил с экскурсиями случайных и неслучайных людей. Заходил и на Ильинку – так к тому времени стала называться аметистовая жила. Бродил вокруг ям, спускался в них, сопоставлял информацию разных лет…
В октябре 2012 года, воспользовавшись оказией (мы работали с напарником на копи Телефонка, что недалеко от копей Адуя Дальнего), было решено провести полную разведку проявления и вычислить перспективное для отработки место. Приехали на Ильинку, где, после непродолжительного совещания, на основании собственных знаний и опыта, а также моих прежних воспоминаний определили «место приложения усилий».
Яму следовало подготовить, и очередная поездка не заставила себя долго ждать – следующие выходные, венчающие октябрь, мы встретили на проявлении с лёгким инструментом в рюкзаках.
Заложив яму и прибравшись в таёжной избе, где нам предстояло провести немало зимнего времени, мы прикрыли будущую копь жердями, лапником, натянули плёнку и оставили яму до будущего раза, посчитав промежуточную задачу выполненной.
И вот, спустя месяц, мы снова оказались в этих дремучих местах. Местах, где время остановилось вместе с последним ударом кайлом последнего горщика на старых копях. Ощутимо зыбкое, невесомое, это чувство определило когда-то наше отношение к этому краю. Краю, где камни повелевали судьбами наших предков.
…Дорога на Адуй была в таком состоянии, что Нива жалобно скрипела всеми своими пластиковыми обвесами, заваливаясь в колеи и ложась местами на бок: недавно там начали вывозить лес и превратили приличную когда-то дорожку в жуткое месиво. Эти колеи, помноженные на частично замёрзшие лужи и снег, заставили адреналин большими дозами выплёскиваться в кровь. Такими, что приходилось останавливаться, чтобы унять разбушевавшееся сердце.
Яма ждала нас, присыпанная снегом. С этого момента началась настоящая зимняя работа, ради которой мы и затеяли всё это: гудела бензопила, разделывая мёрзлые берёзы на брёвна для пожога и жерди для навеса, трещал костёр и шипел чайник, с глухим стуком в отвалы падал гнейс, выкидываемый из ямы.… Наверное, это можно было бы назвать рядовыми буднями охотников за самоцветами, если бы всё не было покрыто муаром прикосновения к вечности. Вечерами, натопив избу и зажигая свечи, мы строили планы, слушали льющуюся из КПК музыку, разговаривали. Поверьте: борщ, приготовленный Андреем на печи, не идёт ни в какое сравнение с любым домашним варевом.
Углубились за ту поездку мы немного: гранит поддавался тяжело. Но яма становилась глубже, и это придавало сил.

…Следующая поездка случилась в начале февраля, когда присоединив три дня к выходным, мы с Андреем забросились в избу, затащив туда наши скромные пожитки. Снега было много. Очень много! Насторожили многочисленные следы разного зверья, частью (на тот момент) оставшиеся не идентифицированными. Из тех, что удалось установить точно, присутствовали зайки, кабанчики, лоси и мышки. Морозный воздух, лопочущие что-то неугомонные птички, красивейшие виды Адуя. Лепота…
Согласно полевому распорядку, в первый день предстояло заготовить дров для избы, расчистить яму и сделать пожог. В целом, план был выполнен. Справедливости ради надо сказать, что пожог мы сделали крайне неудачно и яма не прогрелась. Но всё это предстояло узнать завтра, а сегодня мы, закончив хлопоты, накрыли стол и славно поужинали, попутно выяснив, что оставили ножи дома. Рубили сёмгу топором. На запах колбасы прибежала любопытная бурозубка, составив нам нескучную компанию. Отогревшись под потолком, прилетела бабочка-крапивница, сломав устоявшиеся с детства стереотипы и превратив зиму в лето.
Потом были планы, разговоры, полузабытые байки, потом, видимо, сон.
А утром началась такая знакомая и такая приятно-утомительная работа, что следующие два дня пролетели почти незаметно, оставив на теле отметины в виде синяков и царапин, закопченное от пожогов, обветренное лицо и несколько пар порванных перчаток.
Гранит по-прежнему поддавался по миллиметру, и углубка проходила со скоростью 10 сантиметров в день.
Самым ярким впечатлением стали волки, кружившие вокруг избы и душераздирающий вой нескольких стай, начинавшийся после наступления темноты ближе к болоту.
Из избы выходили по двое и с топором. А когда, в предпоследний день, волк замаячил в сумерках между нами и избой, с ямы уходили, основательно прогрев бензопилу.
Вечером третьего дня сделали очень мощный пожог – горело так, что гнейс, выкидываемый из ямы, парил ещё сутки.
К бурозубке, тем временем, пришло полноценное подкрепление, и разноголосый концерт с писком, визгом, драками, шуршанием пакетов и грохотом кружек продолжался до самого утра.
В последний рабочий день на яме, вгрызались в отгоревший гнейс с особенным упорством. После обеда геология в шурфе стала меняться – гнейс резко осветлел и стал отходить пластами по нескольку сантиметров. Мы явно попали в ослабленную зону…
Ближе к вечеру клин, поставленный в очередную трещинку, после удара кувалдой зазвенел, запев такую долгожданную пегматитовую песню! Мы «зашли» на жилу удивительно правильно, на мощном секущем пегматоиде, добравшись до заветного висячего бока через 2,5 метра крепкой породы. Счастью не было предела!
А вот дальше началось настоящее испытание – клинья звонко ругались, отскакивали и никак не хотели вскрывать крышку. За оставшиеся пару часов получилось пройти всего 3-4 сантиметра и то, не по всей площади шурфа.
День выброски был занят приборкой, сборами, укрыванием ямы и прощанием с Адуем.

…Конец февраля мы снова застали на яме.
Всё текло по полевому распорядку. В пятницу, отпросившись с работы, выехали на Адуй.
К вечеру были на месте и сделали пожог. Он был хорош! Клубы дыма, поднимаясь в сгущающихся сумерках, создавали непередаваемое настроение.
Когда мы, выспавшиеся после добрых посиделок, с первыми лучами солнца были на яме, оказалось, что всё прогорело полностью.
Углубка в тот день составила шесть сантиметров.
Скорость проходки не устраивала, и вечером снова сделали пожог, но уже с двойной закладкой.
Полыхало так, что утром в яме ещё тлели угли.
Вечером поздравляли друг друга с 23 февраля, пели Бернеса, вспоминали лучшие мгновения поисков и добычи. Утром снова принялись за пегматит.
Примерно к обеду Андрей, сидевший в это время в яме, крикнул:
— Саша, занорыш, небольшой! Друзки альбитовые…Я спустился поглазеть – да, небольшая горловина, в которой идут альбиты, пусть и маленькие, но весьма симпатичные.
…Время, согласно воскресному положению, медленно, но верно двигалось к отсечке «Домой!». Оставались какие-то минуты до выброски, когда я, разбирая занорыш, вытащил из глины первый кристалл аметиста. Это была фантастика! Образец передавался из рук в руки, фотографировался…

Было принято решение остаться, и добыча продолжилась.
И тут началось…

Горловина занорыша начала резко расширяться, давая альбитовые друзы всё больших размеров и аметисты, посыпались один за другим… Возможно, ли передать эти чувства, когда Андрей, доставая очередной камень, возбуждённо, кричал в яме: «Есть!!!» или, когда я, вытаскивая огромную альбитовую друзу, что-то нечленораздельно лопотал? Не уверен.
…Раннее утро встретило самоцветной лихорадкой на яме.
Мы непрерывно доставали качественный материал: шикарные альбитовые друзы или одиночные кристаллы кроваво-красного цвета.… А вот и фантастическая по красоте друза аметистов!
Андрей, немедленно засунув её за пазуху, побежал в избу – спасать шикарный образец от холода.
С этого момента так и повелось – один достаёт камень, второй бежит в ним в избу.

Так мы пробегали до вечера, когда настала пора бесповоротного возвращения.
Закрыли опустевшую яму, посидели у прогоревшего костра.… И на выход!
Как уж мы шли назад — отдельная песня.
Еле волоча ноги, использовав для упаковки камней всю тару, что была, включая парадные штаны, ватники, носки… Друзы альбита, что не вместились в рюкзак, несли в пятилитровых канистрах, выпилив у них серединку.
Это было тяжело, поверьте.
Как не жаль, но у всех кристаллов лопнула часть газово-жидких включений – двойной пожог, призванный облегчить проходку сделал своё дело: кто же знал, что полость с самоцветами так близка?
Эти, слегка побитые внутри, но такие сочные и нарядные аметисты мы отмывали тем, же вечером у меня дома, ещё раз возвращаясь в сказку.

…История этой ямы продолжается. Наверное, она ещё дождётся своих героев, подарив упорным старателям толику счастья, сотканному из прозрачных граней настоящих адуйских аметистов.
Кто знает?

По мотивам этого приключения был создан небольшой ролик, ролик позволяющий окунуться в самоцветную сказку.